Дома деревни Ушакан построены все из ноздреватого камня, которым наполнены все тамошние холмы и горы, называемого чечот, что значит рябой. Он имеет двоякий цвет, красноватый и черный, легок, как морская пенка, и на воде не тонет, если нет в нем постороннего вросшего камня; в банях оскабливают им с ног нарастающую кожу. Деревня Ушакан с трех сторон укреплена стенами из того же камня, а четвертая сторона неприступна по натуре, ибо тут около 50 сажень и более чрезвычайная каменная крутизна, при подошве которой течет река Карпи, проходящая также и около нашего селения. Она не очень широка, имеет по большой части мелкие места и вообще нет большой глубины; вытекает, как и Амперт, из ключей Аракатской горы под находящимся там селением, Карпи называемым. Спускаясь прямо от деревни помянутою крутизною по проложенным тропинкам, посетил я имеющиеся в ней пещеры обитавших некогда там пустынников. Напоследок перешли реку по построенному покойным патриархом Симеоном каменному мосту. В сей реке находится та самая рыба, называемая Кармрахайт, которую в бытность мою в монастыре, как выше я сказал, прикладывали к больному моему пальцу. Перейдя мост, тотчас надобно всходить на каменистую гору посредственной высоты. Поднимаясь, приметил я почти повсюду разной величины камни, накладенные один на другой в роде маленьких пирамид. Спутник мой велел мне, чтоб я, взяв камень, положил также сверх одной кучи, и сам, сделав то же, указал мне в правой руке возвышенное на горе место, где хотел объяснить причину таковой накладки камней, делаемой всеми по сей горе проходящими. Взошед на показанное возвышение, привел он меня к пещере, выкладенной из камней и довольно просторной для одного человека. В боку сей пещеры показал он мне яму, которой глубина натуральная была еще вырыта, и я полагал ее аршин до 15. В сей яме видны были во множестве наваленные человеческие кости. Спутник мой дорогою рассказал, что пред тем лет более 150 жил в сей пещере под видом пустынника некто по имени Давыд, которого все называли Артар (т. е. истинный, или праведный, и под сим названием собственно разумеется такой человек, который должен быть непременно в раю). В то время около трех лет продолжался здесь самый ужасный голод, так что некоторые жители ели всяких животных. Давыд между тем удивлял всех образом своей жизни и каждый день ходил в монастырь к обедне, но наконец случилось, что от монастыря по обыкновению около святой недели послан был один из церковных служителей по селениям для собирания яиц. Когда он проходил мимо той пещеры, Давыд пригласил его к себе как прохожего для отдохновения.

На другой день, продолжая путь, около полудня переходили мы большие высоты подошвы горы Арарата на южной ее стороне, пред которою оканчивается граница Араратской степи деревнею Архачъ, где родится нарядный мельничный камень и находится персидская таможня. Здесь на одном особенно возвышенном холме, называемом Хачь Гядук (крестная высота), увидел я воздвигнутый на могиле большой надгробный памятник и спрашивал об нем больного моего баязитца.

Больной мой имел в Баязите собственный свой дом; но, к несчастию сего бедного человека, жена его размотала почти все, что было им в доме оставлено, и, сверх того, когда он стал о том ее спрашивать, то она, в ответ осыпав его ругательствами, ушла со двора и более не возвращалась. Мы ночевали с ним только двое, и нечего нам было поужинать; добрая хозяйка не оставила после себя и куска хлеба. На другой день надобно было ему со мною расплатиться; но по расстроенному состоянию своему вместо условленных им с братом моим за провоз 90 пар заплатил мне только 60, чем я без всякого огорчения и удовольствовался, а достальные, когда исправится, наказал отдать в церковь. Баязит населен большею частию армянами и имеет четыре церкви, из коих одна весьма пространная. В тот же день утром водил он меня в сарай, или дворец пашинский, и показывал тот свинцовый ящик, в коем заключена голова нашего епископа и над которым по ночам с того времени, как он убит, теплится лампада на иждивение пашей. - Около полудня случилось мне быть здесь свидетелем бедственной кончины одного из богатейших тамошних жителей из армян Манук-Аги. Причина тому была следующая: сын паши торговал у одного купца большой фес, но не давал той цены, какую хотел взять купец, а Манук-Ага заплатил более, и именно то, менее чего купец не хотел отдать. Пашинский сын тем обиделся и жаловался отцу, а сей почел справедливым; велел Манук-Ага за мнимое оскорбление чести сына своего повесить, что и было исполнено при моих глазах. Пожалев об участи сего человека, торопился я выйти из Баязита; но прежде желал осмотреть строящийся на горе дворец пашинский, который также виден был от дороги и представляет издали очень хороший вид. Он строился из черного и белого мрамора, обделанного в небольших камнях наподобие здешних кирпичей; а вместо извести для вязки камней употреблялся свинец, и сверх того укрепляли железными скобками. Мрамор, уже обделанный, также свинец и железо доставляли из Эрзерума, от Баязита шесть дней езды. Дворец сей строился наподобие замка или крепости, ибо вокруг его была выкладена стена из того же мрамора. Впрочем, здание сие вообще не очень велико. Мне, однако, сказывали, что оно началось строением до того за 16 лет.

Сей ночлег доставил мне случай узнать чрезвычайное приключение, бывшее только за сутки до прихода моего в Баязит, и о котором, к удивлению моему, не случилось мне ни от кого услышать ни одного слова в продолжение целого дня. Хозяин постоялого двора на вопрос мой: нет ли у них чего нового, рассказал мне подробно о мучении и смерти известной по всей тамошней стране красавицы Манушак (название одного самого приятнейшего светло-лазоревого цветка), которая жила в нашем селении Вагаршапате с лишком год и вышла из него не более как с месяц до отъезда моего с больным в Баязит. Приключения сей красавицы, или, приличнее сказать, мученицы, были уже известны, кроме последнего ее мучения и кончины.

Манушак была жена сына хнусского армянского священника. По чрезвычайной ее красоте хнусский паша отнял ее от мужа насильно и жил с нею 6 лет. В продолжение того времени она тайно исповедовала христианскую веру и даже приобщалась святых тайн в собственных своих покоях. Для исполнения сего священник входил к ней под видом купца, якобы для продажи какого-либо товара или вещей. В последний год паша имел к ней совершенную доверенность; оставлял без надзору и позволял выезжать прогуливаться. Напоследок случилось ему отлучиться из города сутки на трои, за охотою ли или по каким надобностям, верно сказать о сем не могу. В сие самое время написала она к мужу своему письмо и послала оное с разносчиком армянином, приходившим также для продажи вещей под видом магометанина. В сем письме коротко писала она, что привлеченная силою под иго ложного закона и отлученная от церкви христовой уже 6 лет, стремится теперь воспользоваться удобным случаем, чтоб повергнуться в объятия святой веры; прося его согласиться к побегу с нею и для любви божией решиться на все, презирая всякую опасность, она назначила ему время и место, где ее ожидать. Сложивши с себя все драгоценности и одевшись в простое платье, приготовленное наперед, может быть, собственно для сего намерения или под предлогом подарка какой-нибудь служащей при ней невольницы, вышла она из палат и заперла свои комнаты.

Несчастный муж дожидался уже ее на назначенном месте. Они решились удалиться к нам в Вагаршапат как в безопаснейшее от преследований хана место, из которого, если кто прибегнет под защиту монастыря, никто уже взять не может; даже сам шах и султан турецкий не пожелают исторгнуть покровительствуемого божиим храмом из уважения к оному. Манушак жила у нас в селении с своим мужем не с большим год, точно же сказать времени не могу, а помню только, что за несколько месяцев до отправления меня в Баязит я ее видел и с прочими удивлялся ее красоте. Она по справедливости превосходила ею всех прелестных женщин не токмо у нас, но и в Баязите, где женщины, можно сказать, чрезвычайно приятны и имеют непосредственную белизну, что более относят к воде тамошнего источника, называемого Аг-Булах, что значит белый источник, или ключ. Старшины наши и все те, кои считаются у нас по своему состоянию сильными, во все время бытности у нас Манушак наперерыв старались удостоиться ее благосклонности. Ответ ее всем был одинаковый, что они дать ей того не могут, что она имела и оставила, чтоб сохранить веру и закон христианский, и что она более того могла давать другим, что они ей предлагают. Преступные их домогательства, может быть, наконец были бы ими оставлены, если бы не замешалась в игру зависть молодых наших женщин. Надобно сказать справедливо, что участие их в сем деле было причиною учиненного с нею тиранского поступка. Господа наши старшины, собравшись ночью несколько человек, пришли к дому, где Манушак жила с своим мужем. Выломав двери и не требуя уже ее согласия, удовлетворили своему вожделению насильным образом. Несчастный муж ее для сокрытия стыда своего удалился из селения тайно. Поступок злодеев сделался известным на другой же день. Они не думали скрывать его, находя в нем свою славу, а женщины постарались о том разгласить. Манушак не могла выходить более из дома; мальчишки, столько же наглые, как и отцы их, толпами следовали за нею и поносили бесчестным названием, что принудило несчастную Манушак по прошествии несколько дней удалиться ночью из селения. Хозяин постоялого двора к сим известным уже мне обстоятельствам дополнил, что Манушак пришла в Баязит и жила там около месяца. Между тем хнусский паша по побеге ее разослал повсюду известия, в том числе просил и баязитского пашу, что если Манушак найдется в его владении, то приказал бы убить ее или препроводить к нему

В наступившую ночь магометане, жившие в ближайших домах к означенному месту, где Манушак убита, первые увидели восходящий от того места некоторый свет. Любопытство заставило их выдти из домов и приближиться к оному месту, где почувствовали они приятный и доселе не известный им ароматный запах. Будучи приведены сим явлением в изумление, они тот же час о сем чуде дали знать в городе. Собравшиеся все вообще магометане и христиане равным образом поражены были удивлением, смотря на сияние и обоняя ароматы. На другой день армяне, согласясь единодушно, принесли паше некоторую сумму денег за то, чтоб позволил взять тело убиенной, и похоронили оное в подгорной церкви Цыранавор. Справедливость сего последнего приключения с Манушак, пересказанного мне хозяином, я решился непременно исследовать и поутру, пошед на место побиения, нашел действительно в помянутой яме множество камней, кои все казались обагренными кровию. После сего ходил по улицам почти целый день и спрашивал о справедливости ночного явления всякого, кто только мне попадался, особливо же из магометан, на коих беспристрастие в сем случае мог я более положиться. Все единогласно подтвердили истину сего происшествия, а таковое свидетельство без всякого сомнения заставляет меня верить, что Манушак, приняв мученическую кончину за веру христианскую и целомудрие, может быть, точно сделалась угодною пред богом.

Незадолго пред вечером поспешил уже я выехать из Баязита. На дороге осмотрел означенную церковь Цыранавор и отдал поклон Манушак на месте ее погребения. Сошед с горы, остановился на ночлег в подгорной деревне Арцаб, где находится совершенной белизны глина, каковой в тамошнем краю нигде больше нет, кроме сей деревни, и из которой делают разные посуды. Здесь нашел я себе попутчика и на другой день под вечер благополучно возвратился в Вагаршапат.

Подати платят у нас женатый четыре, а холостой два рубля. Узнав, что я за провоз баязитца достал рубль денег, тотчас донесли управляющему селением монаху, что меня как пришедшего в совершенный почти возраст надобно положить в оклад, и, как я стал уже наживать деньги, то назначили с меня брать не по два, но, как с женатого, по четыре рубля. - Монах очень был доволен таковым представлением и немедленно приказал с меня и брата моего взыскать восемь рублей. - Я отдал все, что имел, т. е. .один только рубль, а за достальные по повелению управляющего начали меня мучить, предполагая, может быть, что капли крови моей не обратятся ли в деньги. Брат мой, видя таковые злодейства, решился поскорее продать из домашних вещей даже самые необходимые, чтоб удовлетворить жадности монаха и зависти старшин, и таким образом освободил меня от истязаний. Но после сего чрез несколько дней, брат мой, не надеясь иметь в селении ни спокойной жизни, ни нажить денег, решился оставить дом и жену и удалился на лето в деревню Егвард, от Вагаршапата к северной стороне на день ходу, где он без всякого сомнения по своему художеству мог наработать и накопить несколько денег.

Как скоро брат мой ушел, то в отмщение за сие стали меня каждый день посылать на полевые работы, так что, кроме одной ночи и воскресного дня, я не имел ни одного часа покоя. Но в праздник вознесения, когда все жители Ериванской области собираются на одну превысокую гору, лежащую к северо-восточной стороне, от нашего селения ходу дня на два или с небольшим, мы с матерью, оставя дома одну невестку, также приехали туда на своем осле. Гора сия соединяется с горою Аракатскою простирающимся от сей последней хребтом. Вершины ее вовсе почти неприступны по совершенной крутизне огромных каменных скал. Впрочем, положение ее весьма приятно; ибо на ней растут почти повсюду различные травы и цветы, в том числе отменно душистая, урц называемая, которую употребляют здесь в аптеках. Диких коз и оленей, а особливо первых, видел я чрезвычайно много. - Дикие козы особенно удивительны тем, что имеют весьма великие рога, до полутора аршина и даже более. Персияне употребляют их вместо трубы, в которую обыкновенно созывают народ на молитвы и в прочих случаях. Голос таковой трубы отменно приятен. Гора сия как бы разделяется глубокою впадиною, по которой от самых вершин течет маленькая река, скрывающаяся потом при подошве противоположных холмов. В довольном от подошвы ее расстоянии, в одной весьма высокой каменной скале находится натуральная пещера, разделенная сводом, также натуральным, на два отделения; в пещеру сию всходят по подставным лестницам. В первом или переднем отделении помещаются богомольцы, человек до ста, а в другом, которое гораздо менее, совершается в день вознесения литургия. В сей последней находится могила, и, как во всей тамошней стране говорят, почивают в ней мощи святой Варвары великомученицы. В ней же по левую руку стоит немного воды, никогда не иссякающей. Я испытал здесь сам со всем вниманием следующее чудо, о котором прежде знал только по общему слуху. Под сею пещерою находится другая, но гораздо темнее; и из-под того места, где в верхней пещере стоит вода, на потолке нижней пещеры держатся как бы проходящие той воды капли. Капли сии, если под них подойти, упадают как на мужчин, так и на женщин, рождающих детей; но если станет женщина, еще не рождавшая, то капля, готовая упасть, оттекает в сторону; когда же каковая женщина подойдет и на то место, капля опять оттекает, сколь бы ни было сие повторяемо. Сей опыт делан при моих глазах несколько раз, что я и утверждаю как совершенную истину.

Пребывание на сем месте молельщиков продолжается не более двух суток. Цель сего моления, святой великомученице приносимого, относится ко спасению детей от оспы, на каковый случай приносятся тут в жертву овцы и другие в пищу употребляемые животные.

Брат мой весьма обрадовался моему приходу. Я также очень был рад, что нашел его на первый случай довольным своим положением. Он занимался своими башмаками, и работы было у него много. В деревне Егвард родится такой хлеб, какового нигде или по крайней мере во всей тамошней стране нет. Он столь бел, что почти не уступает снежной белизне. Кроме одной высокой каменной колокольни, украшенной довольно хорошим резным мастерством, более ничего примечательного нет. Реки гам нет, а пользуются падающею с гор дождевою водою, которая собирается в ископанный для того пруд, а из него в случае надобности проводят и на поля. Пробыв с братом две недели, возвратился я в Вагаршапат с одним из егвардских жителей, шедшим в Арарат. - Мы шли около реки Карпи. Каменистые берега ее или глубина пропасти, по которой она течет, имеет в здешнем месте до 40 и более сажень. На сем самом месте товарищ мой предлагал мне вместе с ним спуститься несколько к реке, говоря, что мы тут между камнями что-нибудь найдем. Я спросил его, по какому случаю и чего можно здесь искать. Он объяснил мне, что около 1717 года турецкий сераскир-паша Киопро-Огло и топал-Осман-паша разбит был здесь наголову персиянами и войски его все почти истреблены. Турки не знали такового здесь местоположения; а персидский военачальник, будучи весьма искусный воин, заманивши их к сему месту, употребил все силы сбить и принудить отступить к оному. Коль скоро турки увидели сию ужасную могилу и свою оплошность, потеряли последнее мужество и были почти все туда опрокинуты. Сия победа доставила в руки персиян и город Ериван, бывший до того во владении турецком. После сего я, хотя совершенно был уверен в находке, ибо видимые мною повсюду в великом количестве человеческие кости давали знать о множестве погибших тут турок, но за всем тем не получил ни малой охоты рисковать моею жизнию, т. е. сломить себе голову или быть уязвленным змеею. Товарищ мой, однако, возвратился цел и действительно вынес с собою серебряное кольцо и несколько других от оружия серебряных же вещей. - В селение свое пришел я уже за полночь.

Столь жестокое состояние мое расстроило совершенно расположение души моей. Чувствования мои были подобны мутному волнующемуся источнику, отклоненному от настоящего своего направления. Я не мог не любить матери и любил ее с горячностию, но не мог уже быть своим в доме нашем. Если я и приходил, то чуждался всего и ни во что не вмешивался. - Большею частию, когда свободен был от работ, находился у своего учителя, а иногда у сестры. Бедная мать моя видела и чувствовала мое положение, чувствовала свой поступок, плакала горько; но не имела ни сил утешить меня, ни же духу сделать к тому какой-либо приступ: ибо не было никаких средств избавить меня от ежеминутного и жестокого посрамления, коему меня подвергла. - Словом, все между нами пришло в самое печальное расстройство; а я между тем должен был получить наказание с той стороны, за которую подал повод к таковому раздору.

По прошествии некоторого времени, заметив неоднократно за невесткою некоторые домашние беспорядки, решился ей о том сказать, но сия строптивая женщина с азартностию отвечала мне, что я не хозяин дома, что у нее есть муж и что я не имею никакого права делать ей выговоры. После сего я вовсе уже не приходил в дом свой, а проводил время у сестры и учителя. Он, зная мой нрав и любя меня, сам советовал, чтоб я поберег себя от дальнейших огорчений и приходил бы всегда к нему, а напоследок даже советовал совсем из селения удалиться куда-нибудь на чужую сторону; но я очень хорошо знал, что превозносимая ученость моя безграмотными в другом месте не доставит мне не только отличия, но и куска хлеба; для чего более бы полезно было какое-нибудь рукомесло, а я не знал никакого. В таком состоянии провел я осень и зиму до наступления весны. Чувствуя всю невозможность оставаться в селении, решился я на весну удалиться в селение Аштарак, отстоящее от нас на день ходу, примерно верст около сорока, и вступить там к какому-нибудь жителю в должность садовника. Пришед в Аштарак, я на другой же день нашел себе желаемое место у одного довольно зажиточного жителя Д. А. У него было несколько виноградных садов; из коих один я снял в мое управление. Я знал несколько садовое мастерство по нашему месту; но по тамошнему климату и воде, хотя и не в дальнем от нас расстоянии, обращались с виноградом совсем иначе. - Брат моего хозяина отвел меня в назначенный мне сад и дал все нужные наставления. Общие кондиции в Аштараке садовника с хозяином сада состоят в том, что нужные по саду расходы до созрения плодов садовник делает на свой счет; когда же виноград соберется, то прибыль делится тогда с хозяином пополам. Все сады вообще в нашей стороне для охранения обносятся со всех сторон небольшими стенами так, как в прочих местах заборами. Порученный же мне сад обнесен был только с трех сторон, потому что четвертая, или задняя, сторона прилегала к реке Карпи, которая в сем месте течет по пропасти, или впадине, столь же глубокой, как и выше мною сказано при возвращении из деревни Егвард, но только не имеет столь обрывистой крутизны, как тамо, а довольно пологое расположение.